Сто двадцать седьмая ночь

Когда же настала сто двадцать седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал царю Дау-ь--кану: "И юноша Азиз говорил Тадж-ьМулуку: "И когда я веч ал и очнулся, я увидал, что был брошен у ворот сада. Я поднялся, стеная и охая, и шел, пока не пришел к моему жилищу, и, войдя в него, я нашел мою мать плачу-щей по мне, и она говорила: "Узнаю ли я, дитя мое, в какой ты земле?" И я подошел и кинулся к ней, а она посмотрела на меня и, узнав меня, уви-дала, что я нездоров и мое лицо стало желтым и черным. А я вспомнил о дочери моего дяди и о добре, которое она мне сделала, и уверился, что она меня любила, и заплакал, и моя мать тоже заплакала. "О дитя мое, твой отец умер", -сказала моя мать; и тогда я еще сильнее расстроился и так заплакал, что лишился чувства, а очнувшись, я посмот-ел на то место, где сиживала дочь моего дяди, и снова заплакал и едва не лишился чувств от сильного плача. И я продолжал так плакать и рыдать до полуночи; и моя мать сказала: "Твой отец уже десять дней как умер"; а я ответил ей: "Не стану никогда ни о ком думать, кроме дочери моего дяди! Я заслужил все то, что со мной случилось, раз я пренебрег ею, хотя она меня любила". -"Что же с тобой случилось?" -спросила моя мать. И я рассказал ей, что со мной произош-о, и она немного поплакала, а затем она принесла мне кое-его съестно-го, и я поел немного и выпил, и повторил ей свою повесть, рассказав обо всем, что мне выпало. И она воскликнула: "Слава Аллаху, что с тобой слу-ось только это и она тебя не зарезала!" Потом мать принялась меня лечить и поить лекарствами, пока я не исце-ся и не стал вполне

назад

здоров и тогда она сказала мне: "О дитя мое, те-ерь я вынесу тебе то, что твоя двоюродная сестра положила ко мне на сохранение. Эта вещь принадлежит тебе, и Азиза взяла с меня клятву, что я не покажу тебе ее раньше, чем увижу, что ты вспоминаешь свою двоюрод-ную сестру и плачешь и что разорвана твоя связь с другою. А теперь я знаю, что эти условия исполнились". И она встала и, открыв сундук, вынула оттуда лоскут с изображением этой нарисованной газели (а это был тот лоскут, который раньше я подарил Азизе), и, взяв его, я увидел, что на нем написаны такие стихи: Красавица, кто тебя нас бросить заставил? От крайней любви к тебе убит изможденный. А если не помнишь пас с тех пор, как расстались мы, То мы -Аллах знает то! -тебя не забыли. Ты мучишь жестокостью, но мне она сладостна; Подаришь ли мне когда с тобою свиданье? И прежде не думал я, что страсть изнуряет нас И муку душе несет, пока не влюбился. И только когда любовь мне сердце опутала, Я страсти стал пленником, едва ты взглянула, Смягчились хулители, увидя любовь мою, А ты не жалеешь, Хинд, тобой изнуренных. Аллахом мечта моя, клянусь, не утешусь я, В любви коль погибну я -тебя не забуду! Прочитав эти стихи, я горько заплакал и стал бить себя по щекам; а когда я развернул бумажку, из нее выпала другая записка, и, открыв ее, я вдруг увидел, что там написано: "Знай, о сын моего дяди, я освободила тебя от ответа за мою кровь и надеюсь, что Аллах позволит тебе соеди-ниться с тем, кого ты любишь. Но если с тобой случится что-нибудь из-дочери Далилы-трили, не ходи опять к ней и ни к